Без Бога не до порога

Очерк писателя Сергея Жигалова.

Об авторе. Сергей Александрович Жигалов родился в 1947 году в с. Кандауровка Курманаевского района Оренбургской области. Окончил филологический факультет Куйбышевского (Самарского) госуниверситета. Работал собственным корреспондентом «Известий» по Куйбышевской области. Автор романов «Дар над бездной отчаяния» - о безруком иконописце Григории Журавлеве, «Царская голгофа» и других книг. Член Союза писателей России. Живет в Самаре и в Кандауровке.

Мучительно медленно он полз по голому полю. Можно сказать, плыл по грязи. Вонзившийся в поясницу осколок будто «отрубил» ноги. Мускулистые, лёгкие, они превратились в две гири. Теперь его бы обогнала и черепаха. Перчатки скользили по мокрой глине. Он стащил их зубами и выбросил. Но и голые пальцы тоже плохо держали. Тогда он достал нож, вытянутой вперед рукой вонзил в землю, подтянулся. Вытянул руку - ударил лезвием впереди себя, опять подтянулся… До спасительной лесопосадки оставалось полста метров, когда услышал вдали до жути знакомый треск движка. Понял, вражеский оператор засёк и пустил по его душу летучего убийцу - безпилотник «бабу ягу». Подлетит, зависнет, сбросит на него мину, от которой в таком состоянии не укатишься.

На задание «Чуваш» (такой у него позывной) вышел в группе разведки до рассвета. В голом поле их засёк дрон-разведчик. И тут же на них выпустили целый рой «камикадзе» и ту самую «бабу ягу», обрушивших на них смертельный дождь гранат и стодвадцатимиллиметровых мин. По наводке БПЛА по ним же били из минометов. Уже раненный, Чуваш успел метнуться под спасительное дерево. Там еще спину и ноги достало осколками. После вражеского налета из их небольшой группы в живых остался он один - «трехсотый». От кровопотери кружилась голова, всё вокруг качалось и плыло. Уткнулся головой в землю, замер - пусть укры думают, что «задвухсотили».

Когда дроны улетели, дополз до своих. Ребята обработали и перевязали раны. Он передал по рации, что успели разведать. Через пару часов он и еще двое раненых двинулись в сторону эвакопункта. «Баба яга» будто караулила. Еще издали услышали характерный, похожий на мотоциклетный, треск мотора. Раздался металлический щелчок сброса мины - он как мог, катнулся в сторону. И уже ничего не видел и не слышал.

«Чуваш» - точно «двухсотый», - добравшись до эвакопункта, скажут те двое раненых, с которыми шел. Эвакуационная бригада по темноте добралась до места гибели разведчика, но его там не обнаружила. И командир с затеплившейся надеждой из списка погибших перенесет «Чуваша» в «без вести пропавшие».

Кадр из фильма «Повесть о настоящем человеке», 1948 год.Такие герои есть и в наши дни.

Ночью он пришел в себя от холода в израненных ступнях и обнаружил, что остался без обуви, в одних носках. Ребята, освобождая посечённые кассетником ступни, взрезали берцы. Обработали раны, перевязали, обули и примотали скотчем. Понял - от взрыва берцы слетели. Обезноженный, уколол обезбол. Очень хотелось пить. Привставал на руках, вглядывался - не блеснет ли в темноте какая-нибудь лужица. Прикусывал спекшиеся губы и полз по открытому, пристрелянному украми полю. Чуть не перед самым носом углядел растяжку - обогнул, через несколько метров - вторая… Понял, попал на минное поле. Повернул назад, скатился в окоп и пополз по прорытым ходам. И это при волочившихся ногах-гирях. Подламывались от усталости руки, от жажды сох рот, першило в горле, клокотало и хрипело в груди. Врачи потом скажут, в легких тоже застрял осколок. Но сильнее чем боль мучила жажда. И вдруг сквозь хрипы, будто со стороны, услышал свой же шепот: «Господи, помоги! Господи, помилуй!..» Полз и безсчётное число раз повторял: «Господи, помоги. Помоги, помилуй!», «Пресвятая Богородица, спаси». Ронял голову на руки, отлеживался и опять полз. Вдруг увидел - в лощинке мелькнул синеватым блеском камень. Подполз и глазам своим не поверил - в траве полторашка с минералкой, наша ли, укровская. Отпил, сдерживая себя, несколько глотков, закрутил пробку, поставил на видное место: вдруг понадобится такому же, как он. Валило в сон. В стене окопа нашел полку, кое-как взгромоздился на нее - всё не в грязи. Заснул, провалился в темень. И, может быть, так и остался бы на этой полке. Но из дремотной темени его вырвал голос: «Не спи, сынок! Ползи!..» - «Батя, ты же умер… Два года как схоронили», - вскинулся с полки, огляделся вокруг, поднял глаза на бруствер: темень, звезды - никого: «От контузии и кровопотери глюки начались». Боль в пояснице мутила разум. Ныла рука. Развязал жгут, подождал, как учили, пока из раны потечёт кровь. Опять зажгутовал. Здоровой рукой открыл аптечный подсумок, нащупал тюбики промедола. Пересчитал наощупь - осталось три, похвалил себя за то, что взял пять. Вколол обезбол. Подождал, боль притихла. Погрузил руки в ледяную грязь и снова пополз по безконечной траншее. Навстречу рассвету. Подсохшие на коленях брюки и рукава куртки опять промокли. По телу покатились волны дрожи. «Ползи, сынок, ползи!» Казалось, отец, не видимый за бруствером, шел за ним и ободрял. «Ползу, батя, ползу!», - не попадая зуб на зуб, отвечал «Чуваш». За изгибом траншеи увидел распахнутый зев блиндажа, перевалился через порог. В углу на снарядных ящиках обнаружил ватники, спальный мешок. Прямо на всё грязное и мокрое натянул ватные штаны, завернулся в спальный мешок. Угрелся и заснул. Уже светлым утром опять разбудил голос отца: «Ползи!..»

Плечевые лямки на ватниках держали очень удобно. За ночь грязь на дне траншеи загустела, ползти стало труднее, но ватники берегли тепло. К обеду расквасило, грязь через пояс набилась в штаны, и они сделались неподъемными, пришлось скинуть. По дороге еще несколько раз попадались бутылки с водой, отпивал понемногу и полз дальше. Нашел банку с тушенкой. Вскрыл ножом, без аппетита пожевал… И не тогда ли осенило: Сам Господь Бог и Божия Матерь заботятся о нём. Прислали на помощь отца. Дали воду, ватники, спальник, тушенку… Эта мысль вдохновила, придала уверенности: «Значит, доползу до своих… Выживу - увижу мать, жену, любимых дочурок… Благодарю Тебя, Господи!..»

К нашим позициям он приполз к концу вторых суток. Сначала его обнаружил и повел дрон-разведчик. Вышла навстречу эвакогруппа. Окликнули: «Кто такой? Есть при себе автомат?..» Ответил, что только нож. Положили на носилки, тут он надолго отключился. В подвальном «госпитале» врач вычистил раны, сменил повязки. Вместе с другими «тяжелыми» «Чуваша» погрузили в вертолет и отправили в госпиталь в Луганск. Очнулся не в окопной глине - в кровати, на белых простынях. Почувствовал в ногах нестерпимую боль и обрадовался: живые. Еще через несколько дней встал на костыли… Из Луганска переправили на родину, в Самарский военный госпиталь, на реабилитацию…

Мы встретились после госпиталя. Сидим у него дома на кухне, пьем чай… Слушаю, по журналистской привычке переспрашиваю, уточняю, что да как. Я хорошо знал его отца. Покойный Володя, невысокий, светлоглазый, быстрый в движениях, был дальнобойщиком. Что называется, жил дорогой. По километражу несколько раз обогнул земной шар. Будь он сейчас жив-здоров, наверняка бы напросился возить гуманитарку на Донбасс. Он даже оттуда, из иного мира, - пришел раненному сыну на помощь. После госпиталя Сергей съездил к отцу на могилу. Возложил цветы, поблагодарил за всё, рассказал про внучек, поделился задумками. К слову сказать, сын здорово напоминает мне своего отца…

…В конце нашего разговора хотел спросить, собирается ли он после отпуска по реабилитации возвращаться в зону СВО. И этим вопросом поставить точку. Но тут распахнулась дверь, и в комнату со слезами влетел светлый, с двумя русыми косичками ангел… Разобиженная сестренкой взгромоздилась к отцу на колени, обняла за шею, прижалась мокрой мордашкой. Раза три глубоко, как могут только дети, взрыднула и стихла. Так вместо «точки» появилось многоточие.

Да я и так знаю, без его слов: после реабилитации отец этих девочек вернется в зону СВО. В предрассветных сумерках опять уйдет в тыл к врагам - на разведку.

Сергей Жигалов.